Форум » Личные архивы, эссе, воспоминания, исторические очерки и тематические статьи » А.С. Лебедев. «Салака» на болоте. Про «рыбий» полк » Ответить
А.С. Лебедев. «Салака» на болоте. Про «рыбий» полк
Admin: ■ А.С. Лебедев«Салака» на болоте Про «рыбий» полк
Ответов - 4
Admin: А.С. Лебедев«Салака» на болотеПро «рыбий» полк«Рыбий» полк Летом 1987 года, в силу сложившихся обстоятельств, мне пришлось перевестись служить из Можайска в противоположную от Москвы сторону. Это назначение не являлось перспективным выдвижением, но позволяло вернуться в Первую Армию особого назначения и тем самым в два раза сократить расстояние до Москвы. Полк особого назначения, в который я попал, находился на первом, 50—километровом, «ракетном кольце», между городом Раменское и посёлком Фрязево. Восточное направление противовоздушной обороны Москвы во все времена её существования не было основным. А уж к кадрированным полкам (сокращенного состава и не несущим боевого дежурства) отношение было и вовсе плёвое. Перевооружение полков армии на систему С—300 началось ещё в шесть лет назад, но к моему прибытию в часть офицеры и солдаты еще только строили позиции и собирались ехать на переучивание в Гатчинский учебный центр. История этого полка особого назначения, имевшего позывной «Салака», была более чем скромной. Основной итоговой оценкой за многие годы здесь считалась лишь «удовлетворительно». Часть по многим показателям в корпусе считалась отстающей. А когда командиром части стал подполковник Рыбин, полк и вовсе пришел в упадок и получил прозвище «рыбий». Правда, это не помешало командиру полка построить себе дачу сразу же за забором военного городка, неподалеку от солдатской столовой. Уже будучи военным пенсионером, Рыбин частенько заглядывал туда. На титульной странице «дембельских» фотоальбомов красовалась этикетка от консервов «Салака в масле». Место, где был расположен военный городок, было ужасным. Представьте себе глухой дремучий лес с заболоченными низинами. И вот в одной из таких низин и стоял, заброшенный и забытый всеми, основанный ещё в середине 50—х годов, военный городок. Ветераны полка рассказывали, что нынешние болота — это далеко не те топи, которые окружали городок до мелиорации, проведенную в конце 70—х годов. Поскольку почва здесь «ходила ходуном», все коммуникации были проведены «воздушным способом». Кюветы вдоль дорог были постоянно заполнены водой и камышами. Наступить ногой на лягушку в полутемном подъезде, совсем привычное дело. Хорошо ещё, что не на змею, которые здесь тоже водились. Болотистая местность кишела комарами, которые нещадно жалили жителей, особенно ребятишек. Они ходили, измазанные «зеленкой» с головы до пят, вызывая сочувственные, а то и брезгливые, взгляды людей из «внешнего» мира. Связь с «большой землёй» осуществлялась рейсовым ПАЗиком, ходившим по «бетонке» между Фрязевым и Раменским, и изредка заезжавшим в этот «таёжный тупик». Путь от КПП до «бетонки», где можно было поймать попутку, был очень длинный. Дорога петляла между болотами и за это получила прозвище «ус». Длина этого «уса» была десять километров! Так что пешком не находишься. Школы в городке не было и поэтому учиться ребятишки ездили на том же ПАЗике в военный городок Всеволодово, находившийся неподалёку от станции Фрязево. Когда начинались снегопады, «ус» не успевали, а может быть, просто «забывали», чистить. Тогда автобус не заезжал в городок и высаживал бедных ребятишек, которые совершали переход «за знаниями» туда—обратно длиной в двадцать километров! А своего автобуса в части не было. Правда, был еще один путь. Примерно в двух километрах на юг от нас находилась большая благоустроенная деревня Захарово. Она стояла на возвышенности и дома в ней были один другого краше. Как будто её жители соревновались друг перед другом, у кого дом лучше. Большинство жителей Захарова работали либо в Раменском, либо в Москве. Между Захаровым и Раменским регулярно ходил нормальный автобус, и вся поездка составляла по времени около полчаса. Кроме того, маршрут автобуса проходил недалеко от станции Донино, откуда также можно было добраться до Казанского вокзала. Но дойти до Захарова можно было только по просёлочной дороге. Летом это было в удовольствие, но в распутицу дорогу развозило и до лета «сухопутная навигация» прекращалась. Вот, в таких условиях приходилось жить и служить… Командир Подполковник Кошелев «верховодил» в полку недавно. «Старушка» С—25 была уже разобрана на металлолом, а «трёхсотку» еще только предстояло получать после нового формирования и переучивания в Гатчинском центре. Суть формирования состояла в преобразовании трех бывших полков особого назначения с позывными «Салака», «Пешня» и «Таблетка» в один зенитный ракетный полк трёхдивизионного состава. Управление и штаб этого полка планировалось разместить на «Салаке». И подполковнику Кошелеву было поручено организовать строительство боевых позиций, формирование и обучение полка в новом штатном составе. Единственная боевая задача, которую в то время выполняла часть, — это несение караульной службы. По натуре командир полка Кошелев был наглецом. По внешнему виду я сравнил бы его с бывшим начальником политотдела Можайского полка, но в отличие от … Увидев на моем кителе знак «Гвардия», он выпучил глаза и приказал его снять, поскольку вверенный ему полк — не гвардейский. В то время я еще пытался сохранить за собой квартиру матери в Балашихе. И поэтому возможность получения мною жилья крайне раздражала Кошелева. Когда же стало окончательно ясно, что квартиру матери придется сдать, он очень возрадовался, и на мою просьбу о предоставлении служебного жилья в полку заявил: «Это твои проблемы — мы на тебя с жильём не рассчитывали!». Поскольку предыдущий пропагандист полка уволился из армии на пенсию и получил квартиру в Ногинске, освободившаяся квартира полагалась мне. Но командир полка хотел отдать квартиру её своему приятелю, начальнику одной из технических служб. Вмешался начальник политотдела корпуса генерал Афанасий Митюшкин, и справедливость восторжествовала. Этого Кошелев мне не простил. В свободное от службы время, он часто садился за руль служебного ГАЗика и носился по безлюдной заснеженной грунтовой дороге между городком и деревней Захарово на большой скорости. И, по—моему, в нетрезвом состоянии. С этим наглецом нужно было тоже общаться по—наглому. Моя «творческая лаборатория» Замполитом полка у нас был подполковник Константин Волчков. Многие офицеры в нашем отстающем полку не воспринимали его всерьёз и постоянно препирались с ним. А он продолжал делать свое «партийно—политическое» дело. Мне показалось, что он очень истосковался по общению с умными людьми, коих в полку было ничтожно мало. — Надеюсь, — сказал он мне при первом знакомстве, — наш полк станет для Вас творческой лабораторией, в которой вы будете ставить свои эксперименты, которые помогут вам в профессиональном отношении и превратят Вас в маститого мэтра политработы. И я, право, я был очень смущен таким оригинальным посылом. Впоследствии он частенько спрашивал меня, лукаво улыбаясь. — Ну—с, как дела в вашей творческой лаборатории? Подполковник Волчков редко принимал самостоятельные решения и почти всегда принимал сторону командира, даже если тот был неправ. Тем самым, Волчков терял свой авторитет у подчиненных, ненавидевших Кошелева. Более того, когда командиру необходимо было расправится с каким—нибудь офицером, он натравливал на него своего замполита, и тот послушно исполнял свою роль. Рассказывали, что однажды Волчкова назначили замполитом сборов приписного состава. Призванных на сборы военнослужащих запаса, обычно звали «партизанами». Как правило, эти работяги, откомандированные с предприятий, на сборах превращались в сущий сброд, и использовали такой, специфический, отрыв от работы исключительно для пьянства и разных безобразий. И как—то Волчков, пытаясь наставить «партизан» на путь истинный, немного переусердствовал. И вот пьяные «партизаны», решившие уйти со сборов пьянствовать в ближайшую деревню, мешавшего им «инженера человеческих душ» посадили в мешок и подвесили на сук сосны. И Волчкову, до того, как его обнаружили и сняли с дерева, пришлось долго звать на помощь. В его образовательном багаже был лишь заочный областной пединститут имени Крупской. Я же в то время уже учился на третьем курсе академии. Этот факт Волчков использовал, чтобы периодически нарочито спрашивать у меня совет. Сидишь, бывало, дома, отдыхаешь себе от службы. Внезапно прибегает посыльный из штаба и передает приказание срочно прибыть к замполиту. Идешь в штаб и волнуешься, обдумывая, что могло бы случиться. А Волчков: «Я вот тут стихотворение в стенгазету придумал, но вот концовку никак не подберу. Не поможете мне с рифмой?» Такие вызовы были частыми, но я никак не мог понять, — это он так издевается надо мной или ему, действительно, очень одиноко одному? Как—то Волчков пригласил меня к себе домой и показал свою коллекцию… икон. На дворе уже два года были «перестройка» и «гласность», потому коллекция замполита полка делала его идущим в ногу со временем. Доклады Волчков любил писать сам, не прибегая к моей помощи. Помню, на партсобрании, обсуждавшем бытовое пьянство офицеров, он сказал, образно обратившись к творчеству певца Юрия Антонова: «Пьянство ушло из казарм и скрылось под крышей дома своего». Говорят, что когда он уволился, то поступил учеником на гжельскую фарфоровую фабрику. Там освоил технику «гжели», позже купил печь для обжига и стал изготавливать эксклюзивные сувениры, которые сдавал в художественные салоны, и при этом имел солидный приработок. Кадры решили. И всё… Между тем «материал» для моей «творческой лаборатории» был, откровенно говоря, неважнецкий. Поскольку наш полк был последний в очереди на перевооружение, сюда, образно говоря, слили всех бесперспективных офицеров корпуса. Дальше сливать было некуда. Вот из этого «добра» нужно было скомплектовать полк нового состава, а лишних уволить в запас, либо отпустить на все четыре стороны. Заставить нормально работать всех этих людей, было очень большой проблемой. «Бесперспективные» — вообще ничего не делали, а только огрызались. Но дожидаясь отправки на учебу в Гатчинский центр ЗРВ, не проявляли особого рвения и «перспективные». В такой обстановке приходилось мне работать. «Кошкин дом» Я заселился в квартиру бывшего пропагандиста, которая находилась в так называемом «кошкином доме». Своё название этот двухэтажный восьмиквартирный дом, построенный хозспособом, получил от фамилии командира дивизиона С—300 подполковника Кошкина. Этот дивизион когда—то был прикомандирован к «Салаке». Поскольку совсем негоже было селить офицеров новейшего комплекса в старые развалины. Вот и возвели для них у самого КПП этот дом. Строили хапспособом. То есть, что удалось хапнуть, из того и строили, конечно, строили не дом, а другие постройки. Потому, если быть точнее, то, что хапнули, то и недовложили. Например, недовложили цемента. Можно было взять обычный карандаш и, не прилагая особых усилий, запросто просверлить им дырку в стене. Когда начинала протекать крыша, поскольку хапнули гидроизола, вода стала размывать стены, из которых выплывали пробки для крепежа — хапнули цемента. И мебель с грохотом падала на пол, круша вдребезги содержимое — посуду, хрусталь, музыкальную аппаратуру, книги. Часто горела электропроводка, создавая реальную угрозу пожара. Пришлось развесить «сопли» — провести электропроводку проводку «воздушным» способом. Помню весной, после очередной учебной недели в академии, приезжаю я домой в полк на выходные. А у дома встречают меня соседи со второго этажа и говорят: «У вас в квартире в ваше отсутствие что—то громко падало и разбивалось». Открываю дверь и просто прихожу в ужас от увиденного погрома. Крыша протекла и в квартиру с потолка и по стенам устремились потоки талой воды. Вода, что текла по стенам маленькой комнаты, размыла штукатурку и деревянные пробки, к которым крепились книжные полки. Под тяжестью книг полки стали срываться со стены, книги падать на нижние полки, а те уже сметали всё на своем пути. Пол покрылся горой из битого стекла, дерева и пластмассы. Пол из ДСП от воды взбугрился настоящими барханами. Кругом всё капало и булькало. Не подумав, я щёлкнул выключателем и вздрогнул от треска и яркой огненной дуги, пробежавшей по потолку и стенам. Запахло паленым. Это разом сгорела вся электропроводка моей квартиры. И как меня не ударило током?! Посмотрел я на всё это с грустью. Зажег свой титан—камин в ванной, наполняя квартиру теплом. Жилище стало высыхать, а полы с диким скрежетом стало корёжить. Ночь провел без света, а наутро заменил проводку наружными «соплями». Жизнь продолжалась. А снаружи «кошкин дом» был вроде бы и ничего. Как новый, если сравнивать его с убогими финскими хибарами. «Обрезание» И с отоплением жилых домов на «Салаке» тоже были проблемы. Котельная была плохенькая и дышала на ладан. Ремонтировать её не собирались, поскольку в связи с переходом на новый штат, планировалось её ликвидировать и построить новую. Система отопления была «завоздушена» и совсем не грела. Обычно жители домов спускали из системы воздух с помощью врезанных в трубы «доисторических» водопроводных кранов. Такой кран был и у меня в квартире. Естественно, что помимо воздуха из радиаторов сливалось и много воды. Напор в системе из—за этого ослабевал, и это, по мнению начальства, было главным объяснением по поводу плохой работы котельной. Хотя на самом деле, истинная причина заключалась в неисправном водяном насосе. А новый насос для части, полученный в КЭЧ корпуса, наши горе—тыловики попросту угробили! Подстрекаемые командиром «женсоветчицы» организовали рейд по «обрезанию» кранов. Взяли с собой солдата—сантехника и стали стучаться в квартиры. Но не тут—то было! Почти все разъяренные офицерские жены не пускали на порог этих «посланниц недоброй воли» и акция по «обрезанию» провалилась. Как Прометей… К великому позору, наш подмосковный городок еще не был газифицирован. Газ давно уже был проведен в окрестные деревни, а военный городок жил еще по старинке. Пропан привозили на «Салаку» из Раменского в больших баллонах, которые устанавливались в специальных железных шкафах у домов. Это было крайне неудобно. Особенно зимой, когда газ замерзал, и готовить пищу приходилось с помощью электроплиток или электросамоваров. И все это в каких—то полусотни километрах от Москвы! В связи с перевооружением полка и строительством типового пятиэтажного дома, вопрос о газификации стал «ребром». Газ решили тянуть от деревни Захарово, до которой было километра три. Желание людей обрести современный вид топлива до наступления морозов было настолько велико, что все офицеры и прапорщики вышли на субботники по рытью траншеи для будущего газопровода. Когда газ в городок провели, выяснилось, что мой «кошкин дом» в план газификации городка не вошёл! Все хибары подключили, а наш дом класса «де—люкс» — «обещали пообещать»… Пришлось вечерами после службы брать железную тележку для кислородных баллонов, впрягаться в неё и подобно то ли китайскому рикше, то ли дехканину времен Ходжи Насреддина, обходить уже газифицированные дома, стучать в квартиры и собирать полупустые баллоны с пропаном для своего жилища. Естественно все обитатели «кошкиного дома» превратили свои сараи в одно большое газовое хранилище. А если пожар? Такая вот, бытовуха… «...В огонь!» Газ газом, но горячей воды в старых домах тоже не было. Люди раз в неделю ходили в полковую баню. А вот в «кошкином доме» уже был предмет роскоши — чугунная ванна. Горячая вода для ванны поставлялась из титана, который топился дровами. Мой предшественник попробовал использовать вместо дров уголь, чем и вывел титан из строя. Я, починив титан, я использовал в качестве топлива маленькие чурочки размером в четыре дюйма нарубленные из тары — деревянных ящиков, позаимствованных моим предшественником по знакомству у продавщицы военторга. Нарубили и напилили мы с тестем и березовых дровишек. Одно радовало — для топки годился и всякий бытовой мусор, исключая пластмассу. Бывало, бросишь в топку изношенные офицерские ботинки или сапоги и радуешься очередному кубометру горячей воды. Так что, бытовой мусор нам тоже приносил пользу. Когда охота пуще неволи Чем могли в свободное время заниматься люди, живущие на болоте? Отвечаю: либо пьянством, либо охотой. Места у нас были довольно глухие. И это радовало всевозможных пернатых и парнокопытных, отступавших в наши «дебри» под натиском садоводческих товариществ. Тут—то и настигали их «храбрые» и «отважные» охотники. Особенно массовым был выход на весеннюю тягу, когда шёл вальдшнеп. Офицеры становились в два эшелона. И если какая птаха проскакивала первый эшелон, её настигала дробь второго. Редкой птице удавалось долететь от позиции дивизиона до станции. Я тоже несколько раз ходил на весеннюю тягу и охотился во втором эшелоне, что на пересечении крохотной реки Донинки и бетонки, ведущей на КП. И даже подстрелил одну дичь. В обычные же дни охотой промышляли только «профессионалы». Был у нас на КП некий старший лейтенант Кокоулин. У него была даже тройка охотничьих собак и настоящий охотничий рожок. Призывный звук этого рожка в течение дня был настолько частым, как клаксон автомобиля в городской автомобильной пробке. Пожалуй, все основное время Кокоулин проводил либо на охоте, либо натаскивая на дичь своих собак. И лишь изредка — на службе, вызывая нарекания командира части, с которым я полностью согласен. Прославились… Я уже был несколько лет на гражданке, когда «Салака» прогремела на всю страну. Во время тренировки некий лейтенант из дивизиона, отрабатывая учебный пуск, произвел непреднамеренный старт боевой ракеты! Пороховой заряд вытолкнул её из контейнера. Но при этом, предохранительная крышка у него не отстрелилась и ракета прошила её насквозь, обломав об неё свои рули—стабилизаторы. Пороховой двигатель не включился , кувыркаясь, ракета упала на заряжающие машины с боекомплектом. Начался пожар, в результате чего техника стартовой батареи сгорела. По счастливой случайности ЧП обошлось без человеческих жертв. Всех начальников наказали, за исключением того самого лейтенанта, нажавшего на кнопку «Пуск». Раменское, 2000 г.
Заправщик: Весьма и весьма интересно и познавательно, но хотелось бы и каких-то комментариев от самого героя повествований. А, Александр?
RevALation: ТРИ РАЗА начинал ответ и все какой-то сбой! А по существу: написано, как сказано! Так говорил матрос-анархист Алексей из кинофильма «Оптимистическая трагедия».
RevALation: Потихоньку добавляю материал...
полная версия страницы